Выжить и остаться человеком
27 января исполнилось 75 лет со дня полного снятия блокады Ленинграда. В музее «Смоленщина в годы Великой Отечественной войны 1941–1945 гг.» состоялись мероприятия, посвящённые этой дате: митинг и возложение цветов у Вечного огня в сквере Памяти Героев и встреча школьников с Валентином Васильевичем Абрамовым, который двенадцатилетним мальчишкой оказался в осаждённом городе…
– Самое трудное в блокаду было не просто выжить, но и остаться человеком. Потому что бывало всякое… Но при этом люди поддерживали друг друга – стали теснее, сплочённее. Часто делились последним. Мама послала меня к отцу в госпиталь, потому что сама слегла от болезни. И я пошёл – через Тучков мост с Васильевского острова на Петроградскую сторону. Захожу в палату – там семь человек. Где отец, узнать невозможно – они все забинтованные, в гипсе. Он сам меня окликнул.
Мы долго говорили, а потом отец стал отправлять меня домой, пока не стемнело. Света на улицах не было – у меня только значок фосфорный, чтобы не столкнуться с идущими навстречу. И отец даёт мне с собой сухарь. Довоенный хлебный сухарь во всю буханку – видно, из НЗ. И вдруг один из лежащих в палате говорит: «Возьми, сынок, и от меня – передай больной маме» – и тоже протягивает мне сухарь. А за ним второй солдат, третий, четвёртый, пятый. И только шестой извиняется: «Прости, сынок, я свой сухарь уже съел».
Я донёс это угощение матери, и она вскоре поправилась…
– Валентин Васильевич, что больше всего помогало вам выжить в те дни?
– Самые прозаические вещи. Когда моего отца в первый раз легко ранило под Ленинградом, он после госпиталя зашёл домой буквально на два часа и сказал жене, моей матери: «Валя, это не Финская война – ты запасись сухариками». Это был сентябрь, и хлеб – хороший, настоящий – ещё был доступен, хоть и по карточкам. И мы ходили за ним в булочную и сушили, сушили, сушили…
Получился целый мешок. Я не знаю, где мама его прятала, но ежедневно нам на всех выделялся один сухарь этого настоящего хлеба на всех. Плюс к пайку в 125 блокадных граммов. И только благодаря этому мы выжили – мама и нас трое детей, из которых я самый старший.
Кроме того, в нашу трёхкомнатную квартиру переехала ещё одна семья: мамина сестра со своим сыном Витькой – ему тогда 14 исполнилось. Вместе было теплее.
А ещё мы работали. Сначала плели маскировочные сети, на которые навешивалась ветошь: белая или зелёная – в зависимости от сезона. А потом другое задание: собирать запалы к гранатам. Работа технически простая – всего семь деталей. Нам давали запчасти россыпью: пружины, бойки, рукоятки, – и мы должны были через несколько дней выработать определённую норму. Конечно, оформлена в артели была только мама, но работали мы все, кроме сестрёнки – она была совсем маленькая. И сознание того, что мы таким образом помогаем фронту, – это великий стимул для того, чтобы не падать духом.
– Получается, что даже в таких экстремальных условиях вы думали не только о голоде и холоде…
– Да. Вообще, мне рано пришлось повзрослеть. Двенадцатилетний мальчишка в осаждённом Ленинграде – это уже мужчина. Тем более что я оказался старшим мужчиной в семье: отец на фронте, а брат младше меня. Так что это именно я должен был искать дрова в
разрушенных домах. Именно я должен был работать вместе с мамой. Именно я ходил за водой к большой воронке во дворе. Эту воду потом процеживали через три-четыре слоя ткани, кипятили на буржуйке и ставили в песок, чтобы не остывала. Потому что кипяток в тех условиях – великая вещь. Особенно с кусочком хлеба…
Дом у нас был небольшой – трёхэтажный старинный особняк на Восьмой линии. И я помню, как в подъезде на первом этаже зимой долго лежали шесть трупов. Завёрнутые в простыни, замёрзшие. Я постоянно проходил мимо и не боялся.
А в бомбоубежище мы вскоре перестали спускаться, потому что привыкли к взрывам. К тому же было нелегко ходить туда-сюда по обледенелой лестнице, залитой нечистотами и водой, которую носили вёдрами из воронки…
Собственно, именно тогда, в блокаду, во мне и сформировалось желание стать профессиональным военным. Потому что когда тебя постоянно бомбят и обстреливают, а ты бессилен что-либо сделать, в тебе рождается злость, ненависть к врагу. И это тоже помогало выжить в трудную минуту. Поверьте, чувство ненависти оказывалось стимулирующим, когда ты готов выбраться из любой воронки или развала…
– Вы помните, как узнали о прорыве блокады, о её полном снятии?
– Нам не пришлось пережить всё это непосредственно в Ленинграде – в конце лета 1942 года нас эвакуировали по Ладоге на катере военные моряки. 36 километров всего, но мы два часа телепались. И под бомбёжкой. Правда, нас уже истребители охраняли: катер идёт, и сверху два самолёта наших.
Нас эвакуировали на родину отца – в Луховицы. А когда отец поправился и вернулся к нам после госпиталя, мы переехали к его сестре в Москву. Там я окончил железнодорожный техникум, но мечту стать военным не оставил. Год проработал на железной дороге и поступил в Пермское авиационное училище…
А о прорыве блокады 18 января 1943 года нам написали родные, и мы получили это известие на неделю позже. Ну а о полном снятии уже через год услышали по радио. Тут уж радости нашей не было предела…
Для справки
Блокада Ленинграда длилась 872 дня: с 8 сентября 1941 года по 27 января 1944 года.
В приказе фашистской группе армий «Север» от 28 августа 1941 года говорилось: «Окружить Ленинград кольцом как можно ближе к самому городу, чтобы сэкономить наши силы. Требования о капитуляции не выдвигать. Для того чтобы избежать больших потерь в живой силе при решении задачи по максимально быстрому уничтожению города, запрещается наступать на город силами пехоты… Любая попытка населения выйти из кольца должна пресекаться, при необходимости – с применением оружия…»
8 сентября солдаты группы «Север» захватили город Шлиссельбург, взяв под контроль исток Невы и блокировав Ленинград с суши. Внутри кольца оказались практически все силы Балтийского флота и большая часть войск Ленинградского фронта. А кроме того – всё гражданское население города и пригородов. Сообщение с «большой землёй» поддерживалось только по воздуху и Ладожскому озеру.
Продовольственные карточки были введены в Ленинграде 17 июля, ещё до блокады. Однако это было сделано лишь для того, чтобы навести порядок в снабжении. Город вступил в войну, имея обычный запас продуктов. Явную нехватку продовольствия жители почувствовали в октябре, а в ноябре в Ленинграде начался настоящий голод. Смертность от истощения стала массовой. Специальные похоронные службы ежедневно подбирали только на улицах около сотни трупов.
Ещё одним важным фактором роста смертности стал холод. С наступлением зимы в городе практически кончились запасы топлива. Прекратилось централизованное отопление домов, замёрзли или были отключены водопровод и канализация.
За время блокады в Ленинграде, по официальным данным, умерли около 642 тысяч человек. По другим оценкам – более 850 тысяч. И только три процента из них погибли от бомбёжек и артобстрелов, остальные – от голода…
***
В музее «Смоленщина в годы Великой Отечественной войны» есть экспозиция, посвящённая битве за Ленинград. В ней – материалы о тех смолянах, которые участвовали в обороне города, пережили блокаду. Есть там и фотография маленького Вали Абрамова с бабушкой…
Фото: Смоленский музей-заповедник
Ольга Суркова
